The Computation NoteBOOK

Travel to Hades

орисыч! – услышал он знакомый голос.

Он вскочил и застучал когтями по мраморному полу, спеша на зов Госпожи. Госпожа улыбалась. Она протянула ему руку. Борисыч ткнулся носом в ладонь. Пахло дымом, мёдом и ещё кучей разных вещей, среди которых узнаваем был аромат опиумного мака.

На ладони Госпожи лежал незнакомый предмет, - тонкой работы золотой ошейник с мерцающими драгоценными камнями. Госпожа застегнула колье на борисычевой шее. – Come! – она хлопнула себя по бедру, кивком головы предлагая Борисычу прошмыгнуть вперёд себя в приоткрытую дверь в углу кухни.

Тот охотно прошмыгнул и оказался на полутёмной, загадочной лестничной площадке. Бо почувствовал, как рука госпожи прогулялась у него по хребту. От этого прикосновения что-то внутри замерло и через секунду растеклось по телу приятным синеватым холодком. Они шли вверх по лестнице, затем вниз по леснице, поворачивая то влево, то вправо, затем опять вверх... До тех пор пока Борисыч не потерял чувство

направления...

Как только он его потерял, они вошли в прямой, тускло освещённый коридор, который оканчивался тяжёлой каменной дверью. Пахло смертью. Запах этот Борисыч знал очень хорошо: так пахла дань с жертвенных алтарей Госпожи...

Дверь охранял Цербер, совершенно жуткое чудовище с тремя собачьими головами и пучком змей на спине. Задрав драконий чешуйчатый хвост, адский пёс бросился навстречу путникам.

Госпожа велела Борисычу затаиться у неё под подолом, а из рукава кимоно извлекла свёрток, - Увесиситый ломоть свежей медовой коврижки со щедрой маковой прослойкой.

Цербер хорошо знал Гекат, вхожую в АиД как к себе домой, поэтому лакомство принял, положил на пол и стал тремя носами коврижку исследовать.

Адская тварь, обливаясь слюной, раздувала ноздри. Ей явно что-то не нравилось. Наконец, не устояв перед искушением, монстр-таки, коврижку сожрал. Поворчал. Зевнул. Повалился на бок и захрапел.

Бочком-бочком, так чтоб не потревожить, Борисыч протиснулся между каменной стеной и чудовищем. Одна из змей, росших у Цербер на спине вдруг сделала неожиданный выпад и едва не ужалила Борисыча... Со всех ног тот припустил по коридору, нагнал Госпожу и до конца пути не отходил от неё ни на шаг.

За дверью обнаружилась гобеленовая портьера, а за портьерой- небольшой греческий храмовый зал, окружённый по периметру колоннами. У колонн высились плетёные корзины, доверху набитые спелейшими крупными плодами гранатового дерева. Корзины другой формы, - двуручные, как банные шайки, предназначались для фруктовых очисток.

Рядом с корзинами расположились боги, нимфы, музы, фавны, человекообразные и не очень, - обычная аидовская тусовка. С важными гримасами на физиономиях, тусовщики лакомились гранатами и, само собой разумеется, разнообразным спиртным. Спиртное подавалось в центре зала из фонтана, устроенного в виде ступенчатой пирамиды из нескольких десятков морских раковин: каждая раковина извергала свой сорт выпивки. Полуголые девки сервировали выпивку в соответствующие этикету стаканы.

Гранаты Борисыч никогда не любил. Полакав коньяку прям из текущей струи, он пошёл бродить среди колонн, внимательно нюхая воздух. Ему казалось, что в нём присутствовал слабый аромат рыжей суки, знакомой по пикнику на Этне...

Большой чёрный нос его, однако, посоветовал бросить пустое занятие и поспешить туда, где, судя по запаху, жарили хорошее мясо. На кухне Борисыча встретили ласково и угостили куском нежной телячьей грудинки с лопаточной косточкой вместе. Борисыч угощение принял и отправился с ним в зубах обратно в гранатовый зал, в поисках уютного уголка.

А тем временем, в отдельном кабинете, между Гекат Персессной и папой Хэдесом происходил разговор. Если бы читатель мог чуть-чуть отодвинуть портьеру и просунуть одно ухо между гобеленовых складок, то он мог бы услышать начало беседы. Но... Не судьба, значит не судьба. Довольствуемся же её окончанием:

-...хоть бы и за кобеля. Побрить ему морду, одеть в костюм и чем он хуже...

- Ладно, - перебил папа Хэдес,- Но имей ввиду, Персессна, я и к собаке буду тебя ревновать. Где он, жених твой?

Жених Гекат Персессны, не найдя лучшего пристанища, забрался с деликатесом под разлапистое кресло где-то в углу. Схрустел рёбрышки, а пористую лопаточную косточку сначала неспеша облизал, а потом с наслаждением разгрыз.

И тут Борисыч почувствовал, что кресло над ним скрипнуло. Судя по запаху, у него над головой уселся ни кто иной, как сам папа Хэдес. Борисыч вспомнил, как они познакомились на Этне незадолго до извержения... Пришлось из-под кресла вылезать. Хэдес протянул Борисычу ладонь. Борисыч любезно дал лапу и отстучал хвостом по полу какую-то дежурную любезность.

- Ай, какой воспитанный пёсик! – зесмеялся папа Хэдес.

- Хамов не держим, - сказала, оказавшаяся тут же, Госпожа.

- Ну-ка, пёсик, расскажи о себе всё, от начала до конца. Исповедайся, так сказать, папе Хэдесу. И не вздумай врать, я всё насквозь вижу. – велел Хэдес, не отпуская Борисычевой лапы.

Врать папе Хэдесу Борисычу даже в голову не пришло. Наоборот, в голове этой тихонько зажужжал мотор кинокамеры, и собачья жизнь его, смонтированная в видеоклип, замелькала кадрами. На эпизоде пикника на Этне папа Хэдес сально захихикал:

-Персессна, а ты хоть знаешь, что он от тебя шлялся?

Гекат Персессна, с совершенно очаровательной, многозначительной улыбкой ответила:

-У какого мужчины не было в жизни хотя бы одной рыжей суки?

Папа Хэдес, при этом, как-то потемнел и сморщился :

-Да, была такая, помню как сейчас. Ритка-покойница... Лицо папы Хэдеса приобрело отчуждённое выражение, он надолго замолчал.

Видеоклип, тем временем продолжался, пока не закончился эпизодом поспешного бегства Борисыча от Цербера: снят Борисыч был сзади (видимо охранной камерой, установленной в глазу одной из змей на Церберовой спине), удирающий вдаль по коридору с поджатым хвостом..... Навстречу тусклому фонарю, в свете которого и растворился...

- Ну что же, - по –поповьи развёл папа Хэдес руками вокруг живота, - Хорошая биография, благословляю. Как там говорят, совет да любовь! Хи-хи! На, Персессна, получай своего кобеля! Хадес погладил Борисыча по голове, потрепал по холке и легонько подпихнул в сторону госпожи Гекат. Тонкая рука цепко взялась за золотую цепь ошейника.

К слову сказать, Хэдес как нельзя вовремя убрал ладонь с собачьего лба, а то быть бы в АИДе большой свалке... Так как в эту самую секунду Борисыч почувствовал, что зеркальный шар в голове его медленно трескается, а из трещин начинает струиться странный холодок... Эдакое непонятное голубоватое сияние... Постойте-постойте, не непонятное, а очень даже понятное... Из глубин зеркального шара сочилась информация.

Всё, что он знал расширяло границы. Перво-наперво Борисыч узнал, что существование его не ограничивается пределами собачьей души. Сразу же вслед за этим стало известно ему, что шалопай, не помнящий своего имени, проснувшийся с дичайшего бодуна на Острове, - это всего лишь роль в ужасно азартной игре... Вспомнил он, и кто есть Иоанн Себастьен, напяливший на себя бегемотскую личину...

Информация, уже не тонкий холодок, а лавина Знания с набирающим силу рёвом, рвалась сквозь пробитую плотину зеркального шара. Борисыч. Борэ. Бо... Бо вспомнил- таки, кто он таков. Подобно Эшеровым шестигранным ящерицам на выпуклости реальности существовали они. Создавая и пересоздавая Вселенную. Вновь и вновь строя и разрушая мир, изводя Вечность бесплодных попытках создать его прекрасным...

Съеденная накануне телятина горьким желчным комом всплыла где-то в средостении. Борисыч поперхнулся.

- Что такое, пёсик? На-ка, попей водички. - Рука папы Хэдеса плеснула в киликс прозрачной жидкости. Борисыч знал, что это – вода из Леты. И нужно сказать, была она как нельзя кстати, - он вспомнил уже слишком многое, а в данной ситуации оптимально было опять забыть всё, что шло после третьего уровня. До поры до времени, разумеется. И летную воду он аккуратно, до капли вылакал, и даже вылизал киликс после себя.

В заключение этой главы осталось лишь добавить, что относительно прежнего себя, Борисыч стал навроде как полигаллактическая система относительно одной бутылки пива. Пусть даже и в периоде.

И уж, само собой разумеется, ни о каких факторах, препятствующих заключению счастливого союза с великой богиней Гекат теперь и речи быть не могло.

.